— Да, мой отец! — покорно ответил парасхит, медленно приближаясь к креслу, на котором сидел верховный жрец. — Но я еще не закончил сегодняшнюю охоту. Сегодня я положу на алтарь моей любви еще кое-что.

— И что же это? — доброжелательно спросил Баксути.

Вместо ответа Некра резко выбросил вперед руку. Баксути почувствовал, как ему в грудь словно бы вонзили раскаленную кочергу. Недоуменно опустив голову, он уставился на торчавший из его груди бронзовый парасхитский нож. Он попытался вскрикнуть, но не смог. Парасхиту было хорошо известно, что проколотое легкое не позволит издать верховному жрецу ни звука.

Тем временем, Некра вынул нож из груди Баксути и опрокинул его на пол. Верховный жрец пытался сопротивляться, но тщетно. Парасхит уложив его на живот, словно кошка вспрыгнул ему на спину и, схватив голову за подбородок, резко запрокинул ее назад. После этого молниеносным движением он перерезал Баксути горло от ужа до уха.

Не обращая внимания на хлещущую из страшного разреза кровь, он продолжал резать ножом, добираясь до позвоночника. Руководствуясь профессиональным чутьем парасхита, Некра сразу же нашел промежуток межу позвонками и виртуозно отделил голову от туловища. Отложив нож в сторону, он поднял голову обеими руками и с любопытством заглянул в искаженные мукой, но все еще живые глаза Баксути.

— Достойная смерть для жреца бараньего Бога! — тихо рассмеялся он ему в лицо. — Все это время, ты думал, что помыкаешь мною? Однако, это я использовал тебя! Пусть твой уход из жизни послужит возрождению моей Нефертау.

Аккуратно поставив отрезанную голову на пол так, чтобы Баксути мог видеть собственное обезглавленное тело, Некра посмеиваясь, вышел из покоев.

Так принял смерть Баксути, верховный жрец храма Амона в Мемфисе, бывший когда-то английским лордом Робертом Хаксли, больше известный как Джек Потрошитель.

Глава 25

— Он что совсем рехнулся? — шепотом спросил Ольга Сенсея, кивнув на Иннокентия Павловича, задумчиво стоявшего возле загадочного агрегата.

Когда с огромного наклонного кресла стерли пыль, оказалось, что оно сделано из уже знакомых желтых металлических трубок и капилляров, хаотически сплетенных и спрессованных в невообразимую по своей алогичности и сложности структуру.

Иннокентий Павлович подошел к креслоподобной конструкции. Сам «трон» был расположен на горизонтальной станине, под углом к горизонту, отчего он чем-то неуловимым напоминал «Катюшу».

Затем Иннокентий Павлович уверенно взобрался по каким-то загогулинам, вверх и взгромоздился в кресло. Едва он прикоснулся затылком к изголовью, как «кресло» ожило. Со всех сторон на тело и конечности Иннокентия Павловича с отвратительным лязгом и звяканьем были наброшены многочисленные хомуты и хомутики. Через несколько секунд его тело было наглухо прикреплено к «креслу». В довершение ко всему, сверху на его голову съехало некое подобие шлема, представляющего собой аморфную субстанцию, прочерченную во всех направлениях хаосом разнокалиберных металлических капилляров.

Откуда-то из недр огромного трона вдруг повыскакивало несметное количество игл, трубочек, каких-то непонятных изогнутых стерженьков. В следующее мгновение вся эта колюще-проникающая свора набросилась на Иннокентия Павловича и вонзилась в его плоть.

Тишину древнего подземелья прорезал дикий нечеловеческий крик. Несчастный забился, силясь стряхнуть с себя металлические путы. Но те крепко держали его в своих жутких объятиях. Более того, откуда-то вдруг возникло множество гофрированных, металлических не то трубок, не то шлангов, которые, не переставая ни на секунду вибрировать, принялись хаотически вонзаться в агонизирующее тело Иннокентия Павловича.

Вскоре он полностью затих и перестал конвульсивно дергаться. Фактически он стал одним целым с этим страшным «креслом-троном». Все его тело, как паутиной было плотно покрыто металлической сетью капилляров. Лица практически не было видно, его полностью скрывал уродливый натечный нарост из мелких спутанных металлоконструкций. Невозможно было определить, где живая человеческая плоть переходит в мертвый холодный металл, а где наоборот, настолько все было переплетено и запутано. То во что превратился Иннокентий Павлович, не двигалось.

— Может его надо прирезать, чтобы он не мучался? — несмело высказал догадку Сенсей.

— Себя лучше прирежь, чтобы не мучиться! — неожиданно изрек человек-кресло, обычным голосом Иннокентия Павловича. — Совсем с ума сошел?

— Палыч, ты живой?! — радостно заголосила Ольга.

— Ага, как Ленин, и сейчас живее всех живых! — сварливо ответил тот.

Иннокентий Павлович, претерпевший ужасающую трансформацию, тем не менее, ухитрился остаться самим собой:

— Вообще надо сказать, что чувствую я себя совсем неплохо. Правда, сначала было очень больно, но сейчас все в норме и даже более того. Ну, что приматы включить вам, что ли свет?

Все обалдело переглянулись.

— Не, ну если вы и дальше намерены шарахаться по подземелью в потемках, ради бога! Сидите в темноте! — иронично хмыкнул Иннокентий Павлович, явно наслаждаясь произведенным эффектом.

— Нет, мы не хотим сидеть в темноте! — поспешно за всех ответила Ольга. — А что, правда, можно свет включить?

— Можно, можно! Теперь все можно! — продолжал блажить Иннокентий Павлович, превратившийся в придаток то ли трона, то ли кресла. — Чего вылупились примитивы? Эта хирня, в которую я сейчас одет, или быть может это она в меня одета, являет собой своего рода пульт управления всем и вся в этом подземелье.

Внезапно вспыхнул яркий голубоватый свет, идущий непонятно откуда. Он просто возник и распространился во все стороны, из одного центра подобно взрыву или как круги на воде. Сразу стало светло и жутко.

— Гасите свои факела, — сказал Иннокентий Павлович. — Они вам больше не понадобятся. И еще! Оставьте меня в покое, на некоторое время. Мне нужно переварить огромный объем информации. Не стойте истуканами, идите и ищите ваши места! Те, которые назначены каждому из вас персонально. Все, я пока отключаюсь! Убедительная просьба, по пустякам не беспокоить.

Оставшиеся шесть человек обалдело переглянулись. На площадке оказался большой выбор самой разнообразной и непонятной техники. Она была создана по совершенно иным канонам, ее пропорции и формы настолько далеко отстояли от привычных человеческому глазу линий, что всех брала оторопь.

Неожиданно Абу остановился возле одного из очередных патологических «аттракционов», узрев в его больных очертаниях нечто одному ему знакомое. Конструкция представляла собой прозрачную неправильную полусферу, богато армированную прожилками из желтого металла разной толщины. В узлах прожилок сверкали разноцветные прозрачные кристаллы. С одной стороны внутрь купола вел вход неправильных футуристических очертаний.

Абу смело, как к себе домой, зашел вовнутрь. Когда Ольга попыталась последовать за ним, он предостерегающе поднял руку и незнакомым, замогильным голосом прогудел:

— Стой! Вам сюда нельзя!

— А тебе значит можно? — ехидно спросил Сенсей.

— Мне не просто можно, мне нужно, — спокойно ответил Абу.

— Ну да, конечно, тогда это все сразу объясняет! — иронично хмыкнул Сенсей.

Но вовнутрь никто не пошел, тем более что наблюдать за тем, что происходит внутри, можно было и снаружи, через прозрачную сферу. Достаточно было только смахнуть с нее пыль, сделав нечто вроде иллюминаторов.

Между тем Абу дошел до середины купола и остановился перед каким-то непонятным столом. Он доходил ему до пояса. Рядом со столом стояла непонятная глыба внушительных размеров, нагроможденная все из тех же прессованных металлических сплетений.

Абу, ни говоря, ни слова, принялся торопливо разоблачаться, скидывая с себя одежду прямо на пол. Затем заученным жестом, так словно делал это тысячи раз, он небрежно ткнул растопыренной пятерней в глыбу спутанных металлоконструкций. В ту же секунду, передняя стенка глыбы растеклась в стороны и исчезла в ее основной массе, открыв взору достаточно вместительную нишу. Абу, засунув в углубление руки, извлек наружу нечто странное.